Спустя годы разлуки я снова ехал к своему Бате. Этот суровый русский мужик, ставший отцом в лихие девяностые, всегда воспитывал меня по канонам советской закалки — сдержанно, строго, но с неизменной заботой, скрытой за внешней суровостью. Его методы казались жёсткими, но теперь я понимал: именно они сделали из меня человека, способного стойко встречать жизненные трудности.
Подъезжая к родному дому, я чувствовал, как сжимается сердце. Батюшка встречал меня у ворот, его пронзительный взгляд выдавал и радость, и волнение. В его крепком рукопожатии, в немногословном «Ну, заходи» читалось всё — и гордость, и любовь, которую он никогда не выражал словами, но которую я всегда ощущал.
